Абдуллах Билир (Турция)     Здравствуй, жизнь!

Не было сил разомкнуть тяжелые, опухшие веки. Спину пронзила невыносимая боль. Он постарался повернуться на бок. Не получилось. Чья-то рука пришла на помощь, помогла сдвинуться с места. Стало легче. Как хорошо ему было знакомо тепло этой руки… Потом нежный голос позвал его по имени. На его губах появилась слабая улыбка. Едва слышно он откликнулся на зов: «Здравствуй»...

Голова кружилась. Перед глазами то вспыхивали, то гасли желтые, лиловые, синие искры, в ушах звенело, и этот шум мешал сосредоточиться, понять, что произошло. Он скатился на пол. Чуть приоткрыв глаза, увидел перед собой женщину, горько плачущую от отчаяния. Все погасло. Как в кино, когда неожиданно обрывается пленка. Вокруг него суетились какие-то люди, но разглядеть кого-нибудь из них он не мог. Он, как сквозь толщу воды, слышал чьи-то шаги и гул чьих-то голосов. Не имея сил сопротивляться боли, он отдался во власть темноты. Тело приятно холодил свежий воздух. Стало легко, как если бы у него выросли крылья... Он слегка приподнял тело над полом, а затем стал с удовольствием спускаться на крыльях все ниже и ниже... Но тут его подхватила рука. Полет в темноту прекратился. Свежий воздух стал холодным, тело задрожало как в ознобе. Но пришло и облегчение. Он смог открыть глаза. Яркий свет ослепил.

Когда глаза привыкли к свету, он узнал в плачущей женщине маму... Свою маму, которая его родила и вырастила, ухаживала, когда он болел, - она и сейчас сидела в изголовье, гладила его волосы, и все недоумевала, почему так долго не приезжает скорая помощь. Острее самой страшной боли почувствовал он прилив любви к матери – и его захлестнула волна раскаяния…

Мигая «маячком» и оглушая округу сиреной, к дому подъехала «скорая». Из окон выглядывали соседи. Его подняли с пола, уложили на носилки, осторожно отнесли в машину. Мама села рядом. Она все еще плакала  и не переставала гладить его по голове. Нахлынули воспоминания детства, когда мама часто гладила его вот так по волосам. Как же ему это нравилось… А потом он вырос и стал стесняться проявлений материнской ласки. Сейчас, беспомощный, лежал он на носилках и думал: «Лучше бы я остался маленьким... Лучше бы мое счастливое детство длилось вечно». Вспоминалось, как он рвался из дому под любым предлогом к друзьям-приятелям. Не беги он тогда от любви мамы, возможно, и не лежал бы сейчас на носилках. Но раскаяние не могло изменить случившееся, не давало шанса исправить ошибки.

Его привезли в реанимацию, подключили к аппаратам, поставили сразу две капельницы. Он же ничего не чувствовал. Все, что проникало в него, – это тепло рук матери, которая все гладила сына по голове и шептала нежные слова, такие, какие только мать может найти, чтобы облегчить страдания своего ребенка. Лицо ее оставалось грустным, но из него уже ушла тревога. Под ее большими глазами легли темные тени. Уголки красивого рта опустились. В них пряталось ее материнское горе, и от того она выглядела беспомощной и, как ему показалось, изможденной. Но в ее взгляде он видел милосердие и прощение.  К горлу подступил комок. Он лежал и плакал. В груди, там, где, как говорят, живет душа человека, стало легче – будто горы камней свалились в пропасть. Доктора заметили, что он пришел в себя, радостно переглянулись и оставили его наедине с матерью. Чувствуя на себе материнскую руку, он стал вспоминать...

Все началось с его заявления: «Я больше не ребенок». Он хотел, чтобы, в первую очередь, родители осознали, что он вырос и может обойтись без их опеки. Он демонстративно перестал спрашивать их разрешения, советоваться с ними. Отец с матерью не знали, где и с кем он проводит время. У него же не возникало желания сообщать им об этом. Потом была первая сигарета. Вкус ее ему не понравился, но он все равно курил – самоутверждался. Затем попробовал алкоголь, дальше –наркотики. И все – по совету приятелей. Ему, может, и не хотелось, но разве мог он отказаться, когда все делали то же самое. Откажешься – засмеют, назовут слабаком, перестанут уважать. Выпив и покурив, он чувствовал себя большим человеком… А мать с отцом даже не догадывались о его новых привычках – так ловко и умно он научился все от них скрывать!.. Как ни странно, ему удалось успешно закончить очередной класс в школе, что придало ему еще большей гордости за себя. Во время каникул появились новые друзья, а родители, семья уходили от него все дальше и дальше. Но вот парадокс: в своем кругу, среди тех, кого он называл друзьями, ему вдруг стало одиноко. Ушло чувство эйфории и эфемерного счастья. Среди ребят он пользовался авторитетом, но его новое положение не давало ответов на вопросы, не объясняло смысл его существования.  Его стали раздирать сомнения. Он, подобно путнику, попавшему в пустыню, сбился с пути, по которому шел, и теперь плелся, куда глаза глядят. Однажды он, сжавшись от внутреннего страха, понял, что не в состоянии отвечать за свои поступки. Наркотики – такой легкий источник удовольствия – превратили его в раба. Сколько раз он становился зверем, не найдя того, что искал... Он понял, что его ждет плохой конец. Оглянулся в надежде спастись – и не увидел ни одной руки, готовой помочь. Все двери оказались закрытыми. Друзья отправились на поиски нового кумира, над ним же смеялись – «слабак»! И жизнь его, молодая и красивая, когда-то полная надежд, в миг потеряла всякий смысл. 

Тогда он подумал – единственным выходом должно стать самоубийство. Глотая снотворное, он считал, что убьет не себя, а мучительное чувство одиночества. Все изменилось, когда его нашла мать. Он сделал осознанный выбор в пользу смерти, но насколько страшно оказалось умирать! Глядя в материнские глаза, осознал, что есть для чего жить. Только теперь он понял, что мать всегда любила его и, несмотря на горе, которое он принес, любит его как прежде.  Почему, ну почему он не пришел к ней за помощью? Ее любовь спасла бы его. Ведь родители никогда не отворачиваются от своих детей, какими они ни были бы...

Его охватила дрожь. Душа его, омытая слезами, рвалась навстречу материнской любви. Ему хотелось прижаться к ее рукам и целовать их, моля о прощении. Ему хотелось рассказать ей все-все, а главное – сказать, что он осознал каждую из всех своих ошибок. Но у него не было сил…  Он чувствовал только, как тепло, идущее от мамы, проникает в него, льется потоками и очищает его сердце. С тех пор, как он стал «большим», он никогда не чувствовал такой близости к матери. С каждым часом, что он проводил на больничной койке (он сбился со счета, сколько прошло этих часов), он все более привязывался к ней. Он не знал, как следует молиться, но молился, как мог, и обещал самому себе, что станет достойным материнской любви. Теперь, наконец-то, он обрел близкого, очень близкого человек, с которым он будет всегда делить радости и печали. У него была мама – он заново ее для себя открыл... Ему захотелось выкрикнуть: «Я люблю тебя, мама!». Он сделал последнее усилие.

Снова знакомая рука пришла на помощь, помогла сдвинуться с места. Снова стало легче. Снова нежный голос позвал его по имени. На его губах заиграла улыбка радости. Едва слышно он отозвался: «Здравствуй, мама… Здравствуй, жизнь...»