«Когда народы, распри позабыв…»

Валерий Лысенко,

заместитель председателя Правления

Пассионарного клуба «Русская перспектива»,

кандидат философских наук

Не уверен, что этот разговор ко времени, но не сомневаюсь, что когда-нибудь вопросы, поставленные В. Новичковым, должна будет выдвинуть сама жизнь – только в более жестком и непредсказуемом по последствиям варианте. Если власти предержащие не сработают на опережение…

Согласен с позицией В. Новичкова по большинству пунктов, однако вижу в его статье, по меньшей мере, два принципиальных недостатка (присущих, впрочем, всем современным публицистам), – во-первых, преобладание констатации при отсутствии предлагаемых к реализации проектов, во-вторых, – скольжение по поверхности многослойной и противоречивой российской действительности, как бы стыдливое замалчивание той правды, которую все знают, но о которой говорить не принято.

Например, констатировать, что отдельные представители групп населения и государственной власти не осознали до сих пор значение и роль русского языка в консолидации общества, в укреплении государства и его безопасности, и ни слова не сказать о том, кто такие эти «представители» и почему они «не осознали», равно как и о том (и это, мне кажется, главное), почему именно русский язык, а не какой-либо иной, стал «консолидирующим» и «укрепляющим», – значит действовать в угоду пресловутой политкорректности и отворачиваться от «болячек» и «колючек» политической реальности.

В самом деле: были времена, когда российская знать почти поголовно пользовалась в общении немецким языком, потом французским, английским, – но ни один из этих великих языков не стал в России «языком межнационального общения». Не буду вдаваться во все лингвистические, культурологические и иные детали истории, приведу лишь известное суждение нашего гениального предка, М.В. Ломоносова. Вдумайтесь еще раз в его слова, сказанные двести пятьдесят лет назад. Надо бы всем россиянам знать их наизусть…

«Повелитель многих языков (напрягись, читатель!), язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным россиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему, трудов прилагали. Но кто, не упрежденный великими о других мнениями, прострет в него разум (sic!) и с прилежанием вникнет (вот-вот!), со мною согласится. Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка… Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему (внимание!), но не довольному своему в нем искусству приписывать долженствуем. Кто отчасу далее в нем углубляется, употребляя предводителем общее философское понятие о человеческом слове, тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едва пределы имеющее море». («Российская грамматика», 1757).

Вот вам решение задачки на сообразительность: почему именно русский язык... Или – российский?..

И у кого дернется орган говорения назвать Ломоносова великодержавным шовинистом? Националистом? Человеком высокомерным, не уважающим другие языки? Если и дернется у кого-то, то непременно и отсохнет. Потому что Михайло Васильевич сказал чистую правду, которую знали и другие гении русской истории и культуры. Но которой, к сожалению, не хотят знать многие наши современники, называющие себя русскими, и особенно, конечно, те, кто трусливо ненавидит все русское, цепляясь за националистическую соломинку, при этом пытаясь превратить ее в большое бревно, удобное для политиканского балансирования на нем.

***

Да, понятно: вопрос о том, чем сегодня является русский язык в Российской Федерации, – вопрос взрывоопасный. (Не говорю уже о роли русской нации в «многонациональной» России). Действительно, стоит только произнести несколько слов правды, и ты уже рискуешь обрушить на себя целую гору обвинений – в великодержавном шовинизме, ксенофобии, экстремизме и прочих кошмарных пороках. А правда настолько же проста, насколько очевидна. Русский язык сегодня манифестирует не рудименты имперского прошлого России, когда «российский» и «русский» были синонимами, и не социально-политическую необходимость – иметь в «полиглотской» стране лингвистическое средство «межнационального общения»; русский язык манифестирует огромный и бесценный пласт мировой культуры, отмеченный именами супергениев: Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Толстого, Чехова, а также именами десятков гениев и талантов – не только в литературе или науке высот достигших, но и в музыке, живописи, философии, технике… (Другое дело, что многие из тех, кто называет себя русскими, не знают и не ценят собственного богатства, не умеют говорить по-русски – хотя бы на десятую долю так, как говорили их великие соотечественники и говорят многие современники; что большая часть этих «русских» впитывала «великий и могучий, правдивый и свободный» не со страниц великих произведений, а с полос советских газет и страниц шедевров соцреализма).

***

Да, все языки и все культуры равноправны. Как и все народы, как все люди. Это аксиома. Но – в отличие от людей – не равноценны! В этом все дело, это надо усвоить всем ханжам – и в политике, и в культурологии. Безусловно: относиться с уважением к любой культуре – это само по себе уже есть показатель культуры. Стремиться привнести в свою культуру лучшее (то есть прекрасное и нечужеродное), что есть в других культурах, какими бы «маленькими» они ни были, – значит обогащать свою культуру. Но ставить вровень все культуры – извините. Да, Лев Толстой и Петр Боборыкин – писатели, и как таковые в истории литературы они равноправны. Но скажите, что их творения равноценны. Вам ответят, что вы лжете или сошли с ума… Да, не бывает культур «недостаточно хороших» или «самых лучших» – хороши все. Но утверждать, к примеру, что культура Германии не выше культуры, скажем, Удмуртии, невозможно, не впадая в самое неприглядное лицемерие. Да, они разные («другие», «инаковые»!), да, каждая ценна по-своему в общем пространстве всех мировых культур. Но – не равноценные! И удмурты повысят свою культуру, познавая Бетховена, Вагнера, Гегеля, Гете, а немцы будут умиляться, слушая мелодичные удмуртские песни, и аплодировать удмуртским танцевальным ансамблям. Однако вряд ли в немецких школах будет введено изучение удмуртского языка – не потому что он беден или некрасив (по-своему он, наверное, и богат и прекрасен), а потому что в общемировой культуре он занимает свое маленькое скромное место и по этой причине для немцев – бесполезен (кроме тех филологов, разумеется, для кого это предмет научного изучения). В то время как в школах Удмуртии изучение немецкого языка вполне разумно (и доказательств на этот счет не требуется).

То же самое можно по справедливости сказать об отношении русской культуры к… ну, хоть бы к марийской, бурятской, ненецкой, татарской, башкирской, якутской, кабардинской, чеченской…

Но активные «защитники» национальной самобытности ничего этого как будто не знают и не понимают, они полагают (или делают вид, что полагают), что культура их этноса погибнет, придавленная мощью русской культуры. Им вроде бы неведомо, что культура их этноса выжила и приобрела новые черты и краски благодаря плодотворному влиянию русской культуры, что без русского языка мир бы слыхом не слыхивал об их самобытности!

И вот что мы имеем. Бывшие автономные республики стали «субъектами Федерации», поддавшись на провокацию Б.Н. – «Берите столько суверенитета, сколько можете взять». Взяли. И теперь они практически государства! И языки их – государствообразующие. Понимаете? У них своя государственность! С ума сойти! Откуда? От широкого жеста Бориса Николаевича, не думавшего ни о причинах и характере сталинского «права наций на самоопределение», ни о последствиях этого насквозь фальшивого для России и демагогического лозунга? От глупости его «юристов»? От исторического, правового и философского невежества «россиян»?

Все, что построено в так называемых республиках, построено совместными усилиями русских и коренных жителей, коих всегда было меньше, особенно что касалось архитекторов, инженеров, профессиональных строителей (в этом В. Новичков абсолютно прав). И сегодня русских там полным-полно (что, по-видимому, не нравится националистам).

***

Единственным государственным языком единого государства «Россия» может быть только русский язык, имеющий неоспоримое право на такой статус. Можно, вслед за Ломоносовым, назвать наш государственный язык российским – на здоровье; звучит во всяком случае убедительно. (А «русский» применительно к языку будет синонимом «российского» в неофициальной сфере общения, к каковой можно причислить даже школьную и вузовскую практику). Ради бога, пусть будет не «русский», а «российский»; но никаких других «государственных» языков не должно быть в помине. Да, Россия страна полиэтническая, но – не многонациональная, как об этом без конца талдычат либерализованные невежды. И уж тем более не многогосударственная! Что за республики?! Что за президенты? У нас одна республика, одно государство – Россия. И только один президент, один глава государства.

***

Здесь сразу встает вопрос о Конституции и опять же – о пресловутом праве наций на самоопределение. Так вот я скажу: все нации в девяносто первом году откололись от России, остались национальности, народности, этносы (понимаю, что лезу в вязкое терминологическое болото, но что делать…) И почти девяносто «субъектов Федерации» – это ужас административно-территориального устройства, когда Тамбовская область и Республика Башкортостан, огромная Якутия и крошечная Ингушетия – равноправные «субъекты», не говоря уже о Москве – «субъекте» и Московской области – «субъекте»… Исключительно разумная попытка как-то упорядочить это разнолоскутное пространство, предпринятая В.В. Путиным через создание семи округов, остановилась на полпути, и получилось что-то непонятное, межеумочное (у нас это, впрочем, не редкость). А между тем эта попытка имела исторический прецедент. Один из «диссидентов» девятнадцатого века, общественный деятель и публицист А.П. Щапов написал в 1861 году (из тюрьмы!) письмо Александру II, в котором просил царя создать Российскую федерацию самоуправляющихся областей на основе исторически сложившихся территорий – эколого-экономических, если сказать по-современному. Числом не больше десяти. Поволжье, Сибирь, Кавказ, Приморье… ну, и так далее. Он просил также уничтожить «непомерную экономическую централизацию», осуществить «всенародное просвещение». Будущий государственный строй России виделся Щапову как «народосоветие перед царем»… Мудрый был человек Афанасий Прокофьевич…

Так, может быть, наступило уже время, когда щаповскую идею следует воплощать в действительность? И тем сохранить целостность России?

***

Представляю, какую радость я вызову этими рассуждениями у национал-маргиналов: «Ага! – завопят они в восторге. – Вот он, экстремист! К изменению государственного строя призывает!» Ну, нет. Не радуйтесь, господа-товарищи. Мне просто непонятна логика сегодняшнего устроения России. И я всего лишь задаю вопросы. Хотите жить как живете, пожалуйста, ни разрешить вам что-то, ни запретить не могу. Только примите совет: если уж так хочется иметь самостоятельные государства в составе России, будьте последовательны: заставьте русское население своих «государств» говорить в ваших официальных органах, писать, читать на ваших «государственных» языках, а русский язык будет просто языком межнационального общения – так, на всякий случай, потому что в принципе и в Москве вы уже сейчас имеете право общаться с представителями федеральных органов власти с помощью переводчиков. Раз уж вы такие самостоятельные. И налоги собирайте для себя прежде всего, а малую толику отдавайте в общегосударственную казну – вроде как некую дань, за то, что Россия о вас заботится. Интересно было бы посмотреть, что у вас получится…

***

Разумеется, никто не вправе (да и не будет) лишать российские этносы их языка, культуры, истории. Вам, господа, удобнее в быту общаться на своем языке – общайтесь на здоровье. Но только во всех официальных органах и в общении с представителями других этносов будьте любезны говорить по-русски. (Да, впрочем, оно так и происходит де факто).

***

Национализм, называющий себя часто «патриотизмом», – не культурное, а конъюнктурно-политическое явление. (Почему и было сказано, что это – «последнее прибежище негодяев»). Национализм цепляется за традиции, не имеющие будущего, но сами националисты не знают об этом – до тех пор, пока они не рассеются прахом в результате ответных действий тех, против кого выступают с идеологическим бредом или с оружием.

***

И все-таки остается еще один «колючий» вопрос. О «русскости» русских. Как человек идентифицирует себя в качестве русского? Наверное, прежде всего, просто, без затей: говорит себе и другим – «Я русский». Во-вторых (и это более существенно), человек, назвавшийся русским, осознает себя принадлежащим к русской культуре, русской истории, русскому языку – в той же мере, в какой культура, история, язык принадлежат ему. Тогда он – подлинно русский. (И никакой роли не играют тогда – фамилия, цвет глаз, кожи и волос, форма носа, ушей, скуластость и лобастость. Мало назвать себя русским – это может сделать любой подонок, не знающий ни культуры русской, ни истории, ни языка, – что сегодня случается трагически часто). Вовлеченный самим собой в русскую культуру, человек становится субъектом этой культуры, творит ее по мере сил, дорожит ею и не скупится на разбрасывание ее семян по всему пространству нашей многонациональной планеты… Это и есть русский человек. Опора Российского государства. Но нынешнему российскому режиму такой человек не только не нужен – он опасен.

***

С некоторых пор, на радость древним грекам и римлянам, «толерантность» у нас заученно рифмуется с «ксенофобией» – и это, на мой взгляд, самое существенное в объяснении того, откуда и зачем выскочило это полурусское словечко. Не будь бесконечных рецидивов хулиганства и бандитизма, связанных с ненавистью к людям, не похожим на русских, – восточным, кавказским и др., не гуляли бы по информационным каналам ни «ксенофобия», ни «толерантность». Так что дело совсем не в том, что народы, населяющие Российскую Федерацию, их представители (в том числе и дети), живущие в Москве, – нуждаются в толерантности со стороны русского народа (и наоборот), а в том, чтобы понять, как, например, студенты столичных вузов, то есть люди, как говорится, по определению подпадающие под категорию интеллигенции, могут употреблять получаемые знания не во благо, а во зло. Говорить о том, что все русские ненавидят нерусских, а все нерусские – русских, не приходится: такую несусветную чушь никто, кроме сумасшедших, не скажет. Тогда в чем проблема? У кого к кому ксенофобия и нетолерантность? Кто постоянно у нас прямо-таки страдает от проявлений «национальной ненависти»? Те русскоговорящие (в основном на матерном языке) отморозки, которые нападают на «чужаков», представляют не русский народ, а отпавшую от него и в культурно-историческом смысле враждебную ему часть, причем, заметим, – крохотную часть. Желать, мечтать, чтобы эта крохотная часть не существовала вовсе, – бессмысленно так же, как хотеть, чтобы в природе исчезли ядовитые змеи или крокодилы, или никогда не появлялись бешеные звери. Никакие они не националисты, и не патриоты, и не русские. Просто у них нет жизненных опор, они ощутили однажды и с тех пор мучительно переживают свою незначительность в обществе, незначимость, ничтожность. И никто не в состоянии помочь им обрести искомую значимость. Эти люди – особо опасные социально больные в социально больном обществе, и лечить их надо было бы не репрессиями, не тюрьмой, а либо эвтаназией, либо специальной больницей. Но кто будет их лечить? Те, кто сами больны? Прежде надо вылечить общество. Общество, которое больно не ксенофобией, не равнодушием даже, не эгоизмом, а – глупостью! Болезнь непонимания, болезнь нежелания что-либо понимать – пострашнее всякой ксенофобии.

…То, что на столичном (Черкизовском) рынке «поработали» студенты, – вынуждает задуматься о многих неприятных вещах: например, о том, какую клоаку представляет собой наше нынешнее полубуржуазное-полулюмпенское общество (не в смысле «плохого качества» людей, но в смысле уродливых социальных отношений), а также о «специфическом» состоянии нашего образования. Ведь сегодня это ни для кого не секрет: и в школах, и в вузах – преподаватели и учащиеся открыто признаются, что давно уже не знания передаются и приобретаются в стенах этих заведений, а «корочки», которые надо просто «высидеть», потратив некоторое количество лет и заплатив (в негосударственных ОУ) некоторую сумму денег. Редкие вузы, школы, кафедры (как правило, государственные) готовят действительно знающих и умеющих применять свои знания людей; большей же частью сами школьники и студенты овладевают перспективными специальностями (в данном конкретном случае – готовились стать взрывотехниками; к счастью, подавляющее большинство молодых людей вполне нормально стараются приобрести престижные мирные профессии).

Абсолютно уверен: студенты-взрыватели – ничтожная частица всего российского студенчества. Но, видите ли, в чем дело: когда бритоголовые выродки с условным средним образованием, обкурившиеся или полупьяные, или кем-то науськанные, режут африканца или таджика, – это более или менее объяснимо, и в истории человечества, очевидно, подобного скотства было несчетно. Но когда студенты! Да еще дерзнувшие на массовое убийство людей случайных…

Похоже, что в стране сгущается определенная моральная атмосфера, в которой произрастают садисты, – и прежде всего те, кто находится на службе в силовых структурах, – в армии и в милиции, например. Тут уже не случайные подонки, какие возможны в любой стране и в любую эпоху, а вполне закономерные «опухолевые клетки», образующиеся в результате ослабления «межклеточных связей» в обществе. Ну-ка, давайте призовем их к толерантности! Произнесем проникновенные слова о чести, долге и достоинстве, о уважении личности, служении народу… Посмешим наших «дедов» и «ментов». Пусть обхохочутся.

А с другой стороны, эфир (радио и теле) сгущает совсем другую атмосферу: «Страна больна ксенофобией!» – слышал собственными ушами. Так и хочется сказать: «Это ты, голубушка, больна, если не видишь разницы между страной и горсткой громкоорущих кретинов»…

Я не знаю (да и никто не знает), как бороться с насильниками в погонах, равно как и с бритоголовыми социальными шизофрениками – в нацистской форме ли, или в драных джинсах… Не знаю, как объяснить седовласой дуре, которая кричит: «Понаехали тут!..», – что она дура. Вообще – нет у меня рецептов излечения людей от социального идиотизма. Но я знаю, что если остающиеся пока еще нормальными люди (а их многие десятки миллионов) не объединятся и не противопоставят идиотизму нечто, отвечающее не только нормам права, но и вековечным человеческим ценностям, в дерьме будем все, и никого – в «ослепительно белом», даже не мечтайте.

Рассуждают о неблагоприятных условиях, в которых растет нынешняя молодежь, особенно в «глубинке»…

Да нет, конечно, далеко не все живущие в неблагоприятных условиях становятся социальными идиотами. Но, извините, идиот – пусть один на миллион нормальных людей, – может натворить столько, что «нормальный миллион» долго будет потом вздрагивать… Поэтому хотелось бы для начала понять, как возникают социальные кретины. У нас вообще кто-нибудь этим занимается? Психологи, социологи, философы? Нет? Ах, у нас есть журналисты, любители обсасывать каждую сенсационную говешку и задавать читателям и слушателям вопросы, на которые кроме невнятного блеяния ничего сказать невозможно. Может быть, стоит порыться в закромах Родины и поискать что-нибудь путное? Например, найти психотипологию А.Ю. Афанасьева, изложенную в его гениальной книге «Синтаксис любви». Наша кондовая психология отвернулась от этой во всех отношениях замечательной работы (что указывает на научный уровень наших психологов-начетчиков, которые не только звезд не хватают с неба, но тупо плетутся за европейской и американской наукой). Но – кому как не психологам заняться всерьез и поставить на добротную теоретическую основу концепцию Афанасьева, безусловно нуждающуюся в такой основе? И дальше развивать эту концепцию... Афанасьев, несмотря на все беллетристические издержки его книги, показал главное: во-первых, что взаимодействуют не просто разные люди, взаимодействуют разные психотипы; а во-вторых (что наиболее существенно), – то, как они взаимодействуют по своим психическим функциям. Ни у Юнга и его последователей, ни в современной соционике вы не найдете такого точного и доказательного описания психотипов и ситуаций сближения и расхождения людей в зависимости от положения четырех функций в структуре психотипа. Концепция Афанасьева, кроме того, что она доступна всем и изложена прекрасным языком, очень многое проясняет и помогает понять в интерсубъектных отношениях: отчего люди становятся врагами и друзьями, женятся и разводятся, коварно интригуют и благодетельствуют, и т.д. и т.п.

Не худо бы также понять наконец, что главной потребностью человека как социального существа является не потребность в самореализации (самоактуализации), как утверждают психологи, плохо прочитавшие Юнга и Маслоу, а потребность быть значимым в данной социальной среде, в социуме, в мире. Каждый из нас по-своему пытается удовлетворить эту, каждого из нас мучающую, потребность, и если она не удовлетворяется, – беда! Нет подлости, нет преступления, на которые не отважился бы человек, испытывающий дефицит персональной значимости. Он должен в мире что-то значить! Иначе – каюк. И это касается не только отдельных персон, это касается целых народов. Все так называемые освободительные движения – результат подавленной значимости народа. Что такое «угнетение»? Это значит – ты никто, ты скотина и будешь делать то, что тебе прикажут.  Быть ничем для народа – невыносимый позор. Быть никем для человека – хуже смерти. Может быть, об этом догадываются служители Фемиды и правоохранители, когда наказывают преступивших закон лишением свободы? Но чего они добиваются на самом деле? Тюрьма, лагерь – места, где значимость человека близка к нулю, а ценность его определяется способностью производить некий продукт, и если это какие-нибудь рукавицы, то цена заключенного равна себестоимости производимых им рукавиц, не более того. Конечно, есть люди, которые собственную высокую значимость устанавливают (или ощущают, переживают) вне зависимости от того, как их оценивают окружающие – хоть сослуживцы, хоть конвоиры, хоть родные и близкие. Но это, как правило, творческие люди, – как говорится, самодостаточные, нуждающиеся в признании значимости продуктов их творчества, а не значимости своего драгоценного «я». Большинство же весьма болезненно реагирует на мнение о них – мнение, определяющее значимость индивида (персоны) в обществе. И если мнение низкое, то человек чувствует себя униженным, и его реакция на унижение бывает настолько болезненной, что он начинает совершать поступки, выходящие за пределы морали и права. Тогда он становится социально больным. Тогда он может совершать противоправные деяния, вплоть до особо тяжких. Что в таком случае делает общество в лице правоохранительных и судебных органов? Правильно, отправляет «нарушителя» за решетку. То есть унижает униженного.

Излечивается ли социально больной в «зоне»? Вопрос риторический, поскольку ответ очевиден. Больной становится «хроником», а сама болезнь приобретает время от времени острый характер, и чудак такого может натворить, что не приведи господь. А его опять унижают наказанием. Такое у нас «лечение» социально больных. «Вор должен сидеть в тюрьме!» – этот принцип капитана Жеглова выражает суть «эры немилосердия». Порочный принцип, дурацкий, не действенный. Но он торжествует, и, похоже, никто не задумывается о его порочности, а напротив, все принимают его как в высшей степени справедливый. Ну, так продолжайте, господа-товарищи, разглагольствовать о борьбе с преступностью, коррупцией, ненадлежащим исполнением обязанностей и прочих уголовных и административных материях. Что ж – не поймете вы, придут через пару поколений другие, кто сумеет понять простые истины, которые для вас за семью печатями: если одна глупость побеждает другую глупость, ума не прибавляется ни у той, ни у другой; если один ворует, а другой сажает его в камеру, то больные оба. И если прогрессивно-либеральные журналисты, правозащитники, солдатские матери и т.п. с гражданским пылом обсуждают безобразия, творимые в стране со стороны властей, то безобразия не прекратятся, сколько ни кричи, сколько ни взывай к закону, к депутатам, президенту, Страсбургскому суду, Гаагскому трибуналу, Организации Объединенных наций… Учитесь, граждане, жестокосердые вы мои, – милосердию, а не толерантности. Боритесь со своим равнодушием, лицемерными ахами и ханжеским пафосом («Ах, какой ужас в этой Кондопоге! Куда смотрят власти!»), – тогда и толерантность появится. Вам бродячих собак жалко, а детей бродячих? Нет? А их, поговаривают, уже больше четырех миллионов – огромная армия будущих правонарушителей, преступников, наркоманов (то есть социально больных, причем особо опасных). А ведь по стране бродят, может быть, потенциальные гении, ученые, музыканты, изобретатели, политические лидеры… Как насчет толерантности по отношению к этим несчастным – никому, кроме криминала, не нужным существам? Что-то не слышно тревожного колокола; а стоит каким-нибудь придуркам пострелять других придурков – тут же хай поднимается на всю вселенную: «Ксенофобия! нетерпимость! нетолерантность! Куда смотрят власти!»

И гудят, звенят колокола…